Что-то вроде пьесы в двух семейных разговорах для трех действующих лиц.
Действующие лица:
Моя бабушка – хирургическая сестра на пенсии, ветеран здравоохранения, теща моего папы и мать моей мамы.
Мой папа – главный технолог военного завода, ветеран труда, зять моей бабушки.
Моя мама – подполковник милиции, дочь моей бабушки.
РАЗГОВОР ПЕРВЫЙ И ПРЕДПОСЛЕДНИЙ.
Кухня в доме моих родителей. Вечер. Половина девятого. Папа пьет чай с овсяным печеньем и бабушкой.
- И вообще, эта постоянная работа. Эта милиция. Эти бандиты. Между прочим, ты в субботу жарил сам котлеты. Я видела. И можешь мне не рассказывать.
- Но ведь в ту субботу…
- Конечно, когда мать себя плохо чувствует и больна насквозь, так надо брать пистолет и ехать на свидание к бандитам. Оставить ее одну в доме с зятем и ехать. Когда в доме нет ни таблетки ношпы, ни капли валокордина. Опухоль мозга я заработаю от нее. И хорошо, если этим все ограничится. Такое я имею уважение от собственной дочери на старости лет. Что ты ее защищаешь? На себя посмотри! Ты надел эту рубашку еще вчера. Я видела. И можешь мне не рассказывать.
- Рубашку…
- Как можно жить?! Ответь, я тебя спрашиваю, не молчи! Как ты прожил с ней почти сорок лет?! Сколько лет из этих сорока она провела дома, а не в засадах, погонях и на допросах? И что же?! Ты терпишь. А у тебя высшее образование и ты главный технолог большого завода. Подумаешь, пистолет! Ты работаешь на военном заводе или на фабрике детского питания? Будь уже мужчиной!
- Вы считаете, Мария Лазаревна, что мне надо развестись с вашей дочерью…
Бабушка мечет молнию в отца, но не попадает. Попадает в чашку с чаем, которую он держит. Чашка лопается и чай выливается на обеденный стол, застеленный белой скатертью. Разбухший в чае лимон вываливается на нее же.
РАЗГОВОР ВТОРОЙ И ПОСЛЕДНИЙ.
Кухня в доме моих родителей. Утро. Половина девятого. Мама пьет чай с овсяным печеньем и бабушкой.
- Лариса, я, конечно, не должна тебе этого говорить…
- Но ты скажешь мама. Хотя могла бы и промолчать. Раз в жизни. Можешь раз в жизни?
- В этом доме я молчу всегда. С самого рождения.
- Все восемьдесят девять лет, которые с него прошли, - тихо говорит мать.
- Ты всегда пользовалась тем, что я плохо слышу, чтобы говорить мне гадости. Но я слышу хорошо. И если бы не слуховой аппарат, который мне купил твой муж, я бы слышала еще лучше. Так вот. Ты заметила, что Боря каждый день уходит на работу в чистых белых рубашках?
- Хочешь, чтобы он уходил в цветных и грязных?
- Я хочу, чтобы дочь моя пошевелила мозгами! Белые рубашки, галстуки, запонки (три пары!) – это же…
- Мама или ты уже скажешь, что ты хочешь сказать, или я опоздаю на работу. У меня встреча с помощником прокурора.
- Чтоб он уже не дождался, твой помощник… А Боря-таки ходит к девочкам. В белых рубашках, которые стирает ему дура-жена!
- Мама! Мама!! У него давление двести на сто. У него страшная изжога. Он всю ночь пил таблетки. Что ты несешь?!
- Я несу?! Что я от вашей семьи выношу – так это вообще отдельная песня для хора плакальщиц из «Аиды». Я-таки несу… А почему твой муж сказал, что не будет сегодня обедать дома? Что вы думаете по этому поводу, доктор Ватман?!
- Ватсон, мама! Ватсон!! Не изводи меня. Боря идет к проктологу. Девочки на сегодня отменены.
- Ты ее видела? Она молодая?
- … !!!
- Видела я этих проктологов. Начнут жопой вертеть – не остановишь…
- Да сколько можно?! Это кошмар какой-то! Рак мозга я от тебя получу.
- Можно подумать, что я от тебя получаю сталинскую премию.
- Сил моих больше не-е-е-т! Господи, дай Бог здоровья нашему министру за то, что запретил иметь дома табельное оружие. Я б уже на нарах парилась, честное слово.
Бабушка мечет молнию в маму, но не попадает. Попадает в чашку с чаем, которую она держит. Чашка лопается и чай выливается на обеденный стол, застеленный белой скатертью. Разбухший в чае лимон вываливается на нее же. Бабушка встает и гордо уходит в свою комнату, плотно закрывает за собой дверь и говорит:
- А кое-кто в саунах с девочками будет париться. Как ваш министр юстиции*.
Занавес.
*Все это происходило в те далекие времена, когда министром внутренних дел был… не помню кто, но генеральным прокурором был некто Скуратов, любивший сауны и девочек. Для моей бабушки они все, и министр юстиции тоже, были на одно лицо. Теперь этих людей никто не помнит и правильно делает.