Писатель Михаил Кольцов в тридцать шестом году писал: «За трое суток из Москвы можно доехать до Мадрида, в Сухум, в Новосибирск, в Константинополь. И трое суток надо, чтобы добраться в город Елатьму своей же Московской области. Она запряталась, сия Елатьма, в лесной глуши, на Оке, летом утопает в садах, а весной и осенью утопает в грязи». Теперь от Москвы до Елатьмы часов шесть на автомобиле по хорошим и не очень хорошим дорогам. Писатель Кольцов написал про Елатьму… Впрочем, начинать рассказ о Елатьме надо не с тридцать шестого года и даже не с ее основания в четырнадцатом веке, а с юрского периода. Именно тогда в этих местах плескалось теплое море, а по его дну ползали аммониты. Были они небольшими – всего дюжина сантиметров в диаметре, но отличались от других аммонитов юрского периода тем, что у них была более пологая пупковая стенка, более короткие и более косые первичные ребра. И это не все. Сам пупок у них более широким. Обычный человек, найдя такой аммонит, и внимания не обратит на его пупок, а тем более на то, что пупковая стенка у него более пологая, а вот геолог С.Н. Никитин, изучая юрские обнажения в районе Елатьмы сто сорок лет назад, обратил и назвал представителей этого вида аммонитов Cadoceras еlatmae или аммонит Елатомский. Так что впервые Елатьма появляется не просто в истории, а в истории юрского периода.
Потом в истории Елатьмы был перерыв на сто шестьдесят шесть с половиной миллионов лет, потом пришел ледник, потом ушел, потом вымерли мамонты, потом выросли леса, потом они стали дремучими, потом туда пришли племена, у которых не было никакого названия, а были каменные топоры, скребки и рубила. Занимались они охотой, собирательством и убеганием от волков1 и медведей, когда случалось им украсть дикий мед из под носа у косолапых. Вслед за этими племенами пришли другие, а потом третьи, а четвертыми или сорок четвертыми племенами были мещера и мордва. Поначалу мещера и мордва и не думали строить себе никаких городов со стенами и рвами. Им хватало землянок, огороженных плетеным тыном или, в крайнем случае, деревянным частоколом и сторожевых собак. Лишь с появлением в этих краях славян, которые начали теснить совершенно не воинственные племена мещеры и мордвы, последние стали строить укрепленные городки. Одним из таких городков-крепостей стала Елатьма, стоявшая на высоком берегу Оки. Со стороны суши крепость окружал трехсотметровый вал и ров, заполненный водой, через который были перекинуты подъемные мосты. Оба конца рва запирались шлюзами. Внушительное было сооружение по тем временам. Остатки этого рва сохранились в центре Елатьмы до сих пор и представляют собой небольшой пруд изрядно заросший осокой. Штурмом или осадой славяне крепость взять не смогли. Да и не брали. В период между концом шестидесятых и началом семидесятых годов четырнадцатого века Дмитрий Донской просто купил Елатьму, которая тогда называлась Мордовским городком вместе с Городцом Мещерским, переименованным позже в Касимов, у мещерского князя Александра Уковича. Сохранилось договорная грамота между Москвой и рязанским князем Олегом Ивановичем, датированная 1381 годом, в которой сказано, что Мещера, купленная Великим князем Дмитрием Донским у Мещерского князя Александра Уковича, остаётся за Москвой. После покупки Мордовский городок поменял свое название и стал называться Елатьмой.
Прежде, чем двигаться дальше, надо рассказать почему, собственно, Елатьма называется Елатьмой. Понятное дело, что у нее, как и у всякого русского города с многовековой историей, имеется полный сундук версий, гипотез и легенд о происхождении собственного имени. Самая первая и самая красивая легенда говорит о том, что жила на этом месте в незапамятные времена мещерская княгиня, которую звали Елатома. Вот и назвали город ее честь. Кстати говоря, и Елатьма раньше называлась Елатом, а не Елатома. Бог знает почему. Вторая легенда утверждает, что на месте Елатьмы в незапамятные времена, еще до княгини Елатомы, стоял дремучий еловый лес – иными словами росла здесь елей тьма или Елатьма. По третьей легенде, которую можно классифицировать как вариант второй, тьма была не елей, а под ними. По четвертой… лучше мы пропустим четвертую, которая уж и вовсе ни в какие ворота крепости Елатьма не лезет, а сразу перейдем к восьмой или даже к девятой, по которой Елатьма в переводе с угро-финского…, просто земля, место удобное для жилья. Про десятую, по которой и вовсе Елатьму построили не мещера с мордвой, а татары и в переводе с татарского «елатом» означает место откуда идет сигнал об опасности, мы и вовсе не скажем ни слова.
Так или иначе, Елатьма как появилась в конце четырнадцатого века – так с тех пор уже не исчезала. Ее детство… Впрочем, это была уже юность и даже молодость, поскольку детство и юность Елатьмы прошли, скорее всего, еще до 1381 года. В том году крепость, можно сказать, получила паспорт и начались у нее обычные будни московского форпоста на юго-восточных рубежах Московского княжества. Обычные будни включали тогда, в конце четырнадцатого, а так же весь пятнадцатый и шестнадцатый века регулярные набеги казанских татар, ногайцев и крымских татар. Вернее, эти были первыми в списке набегающих. Время от времени этих набегающих самих брали в плен. В 1539 году в Елатьму приехал из Москвы дьяк Разрядного приказа и обменял группу пленных ногайцев на князя Семена Бельского. Через одиннадцать лет елатомский воевода князь Константин Курлятев вместе с рязанскими воеводами разбил набежавших ногайских мурз и гнал их более ста верст до самого Шацка. Еще через год «князь Константин Иванович Курлятев да Семен Шереметев да Степан Сидоров такоже во многых местех нагай побили». Еще чрез год Елатьма приняла самое активное участие в Казанском походе. Войска Ивана Грозного останавливались по пути в Казань в Елатьме, в которую подходили подкрепления и подвозили продовольствие и боеприпасы. Мало того, в передовой полк вошли елатомские ратники под командой князя Курлятева. За участие в Казанском походе царь разрешил елатомцам вместо имеющейся у них деревянной церкви Рождества Богородицы построить каменную. Для ее звонницы он подарил колокол с надписью «Дар царя Ивана Васильевича». Вряд ли надпись была именно такой, но… так написано во всех книжках и статьях про Елатьму, так рассказывали мне в местном краеведческом музее. Еще рассказывали, что в колоколе было большое содержание серебра и потому звенел он не только на всю Елатьму, но и на окрестные поля и луга. Проверить ничего уже нельзя, поскольку колокол этот до нас не дошел буквально несколько шагов – в тридцать пятом году прошлого века его отправили на переплавку. Народному хозяйству колокол прибавил полтора десятка тракторных шестеренок или даже целый коленчатый вал. В звоннице церкви, кроме колокола были старинные гиревые часы. В чугунных гирях серебра… не было и часы звенели только на всю Елатьму – на окрестности их уже не хватало. Часы тоже разобрали. Тоже, наверное, понаделали из них полезных запчастей для сеялок и веялок. В пятьдесят восьмом разобрали и саму звонницу на запчасти к домам, а в самой церкви разместили пищекомбинат, выпускавший варенье, сироп для газированной воды, грушевую газированную воду, лимонад и овощные консервы. Сотрудница музея, которая в детстве с мамой бывала неоднократно на этом комбинате, рассказывала мне, что газировка с двойным грушевым сиропом, которым ее тогда угощали… Moët & Chandon просто ни в какое сравнение не идет. Даже полусладкое. Количество пузырьков в елатомской газированной воде было огромным. По своей щипательной способности в детском и даже взрослом носу они не уступали французским шампанским и даже их превосходили. Не говоря о московских. В девяностых годах пищекомбинат умер и теперь в здании церкви хозяйственный магазин – стиральные порошки, прищепки, средства от тараканов и эмалированные ведра. Перед грозой бывает что-то загудит басом в подсобке или на заднем дворе, а что – непонятно. Проходит быстро, но у продавщицы от этого гула тревога по всему телу и в груди все как захватит… и долго не отпускает. Или в полночь как начнет бить…
Впрочем, мы несколько отвлеклись от истории Елатьмы. Вернемся в ее шестнадцатый век. При Федоре Иоанновиче наместниками в Елатьме были Иван Петрович Протасов, о котором неизвестно почти ничего и Евстафий Михайлович Пушкин, о котором известно, что он через три года, после того, как был назначен наместником в Елатьму, вел многолетние переговоры со Швецией и добился от нее уступки Карелии, потом подписал со шведами договор, потом присутствовал в Золотой палате во время приема царем посла германского императора, потом подписал соборное постановление об избрании на царство Бориса Годунова, потом был сослан этим же Годуновым в Тобольск, в опалу, вторым воеводой и там умер. В промежутках между всеми этими делами Ефстафий Михайлович еще успел стать предком Александра Сергеевича.
В середине семнадцатого века елатомским воеводой становится Григорий Гаврилович Пушкин2 – искусный дипломат, принимавший неоднократное участие в переговорах с Польшей и Швецией. Был он первым боярином и оружейничим в роду Пушкиных, а вот предком нашего всего не был, поскольку умер бездетным.
В 1637 году елатомский воевода князь Шаховской отправился в Польшу во главе посольства. Обычное посольство, которому нужно было обсуждать умаление в письмах государева титула, межевые дела и пленных, но… взять из рук посла верительную грамоту захотел не король, не канцлер, а вовсе подканцлер, что было таким умалением титула русского государя, которое Шаховской позволить себе не мог. Князь просто не отдал ее подканцлеру и настоял, чтобы сам король взял ее и снял с нее печати. Шаховской потом вернулся в Елатьму по месту работы. Бывало, как выпьет – так соберет писарей, подъячих, приставов, рассыльщиков и давай им рассказывать о том, как он поставил на место подканцлера. Ну, натурально начинает с подканцлера, а заканчивает польским королем. Выходило, что он им на двоих на семь ног наступил. Или даже на восемь.
Как раз в то самое время, когда опальный Евстафий Михайлович Пушкин умирал в Тобольске, в Елатьму пришла Смута. Из песни слов не выкинешь, а потому надо сразу честно сказать, что елатомцы3 поддержали польского королевича Владислава. Потом-то, конечно, они покаялись и били челом Василию Шуйскому, но пока была Смута, успели еще и принять самое активное участие в крестьянском восстании Ивана Болотникова. Досталось и помещичьим владениям и монастырским – крестьяне вырывали из земли межевые столбы, распахивали межи и выжигали межевые грани на деревьях. Неподалеку от Елатьмы крестьяне захватили Андреянову пустынь и сожгли все царские грамоты, закреплявшие за пустынью права на землю. Хотели идти на Муром…. Ну, а потом, когда крестьян поймали, то уже досталось им…
Только кончилась Смута и на престол сел Михаил Романов, как новая напасть – Елатьму захотел себе в удел последний касимовский царь Арслан Алеевич и стал просить об этом царя. И выпросил бы, кабы елатомцы не написали челобитную отцу Михаила – патриарху Филарету, в которой писали, что «они из покон веков ни за кем не были». Тут кстати подоспели и сообщения касимовских воевод о том, что Арслан Алеевич препятствовал распространению православия «бусурманил» новокрещеных татар и даже русских. Не вышло ничего у касимовского царька. Государь пожаловал его «одним елатомским кабаком», а про Елатьму было писано, что «посацкие люди ему не даны и не дадут». Арслан Алеевич и от кабака не отказался.
При Петре Великом Елатьма хотя и утратила военное значение, зато приобрела промышленное – в ней возникло и развилось парусное, канатное и стеклянное производства. Местные жители вовсю сеяли коноплю, из которой делали пеньку. В самой Елатьме работала канатная фабрика купца Гусева и полотняная купца Коржевина. Вся их продукция уходила в Петербург и Москву. Когда при Екатерине Второй утверждали гербы уездных городов, то серебряный парус с золотыми канатами на голубом фоне и стал гербом Елатьмы. Кроме производства парусов, канатов и стекла елатомские купцы торговали солью и хлебом. Елатомская мука была белее других и отличалась высоким качеством. Вообще, что касается экономического развития, Елатьма в первой половине восемнадцатого века опережала соседний Касимов и даже выглядела лучше, чем он. Голландец Корнелис де Брюйн, проплывавший в начале восемнадцатого века мимо Елатьмы по Оке, писал: «Город этот стоит на вершине горы и значительно продвигается внутрь страны… Он довольно обширен, с восемью церквами, и несколько каменных домов его расположено вдоль левого берега реки. Он окружен многими деревнями, а частью лесом, и представляет с обеих своих сторон довольно красивый вид».
В начале восемнадцатого века Елатьму приписали к Казанской губернии, потом отписали от Казанской и приписали к Шацкой провинции Азовской губернии, потом Азовскую губернию вместе с Елатьмой преобразовали в Воронежскую. В 1722 году ее оттуда выписали и приписали к Касимову, чтобы уж вместе с ним передать Рязанской губернии. Как раз в этом году через Елатьму проезжал Петр Алексеевич, отправлявшийся в Персидский поход. В городе он остановился всего на одни сутки. За это время царь успел принять нескольких челобитчиков и среди них крестьянина Антона Иванова из близлежащего седа Богданова. Иванов жаловался на притеснения со стороны старосты Родиона Никитина, собиравшего лишние подати и «чинившего всякие обиды». Петру разбирать дело было недосуг, но он приказал Шацкому воеводе «разыскать накрепко» приведенные в челобитной факты, найти ответчиков, и «кто из них в том явятца виноваты, тем учинить жестокое наказание, чего они по указу будут достойны, и кто из них будет более виноват, того пошли в каторжную работу в Петербург вечно». Никитину и его сообщникам повезло – не торопись царь в Персидский поход они могли бы и до каторжных работ в Петербурге живыми не доехать.
Восемнадцатый век не был спокойным в тех местах. Разбойников с большой дороги было едва ли не больше, чем проезжающих по дорогам Тамбовской губернии, к которой тогда была приписана Елатьма. Речных разбойников, грабивших суда, проплывавшие по Оке, было ничуть не меньше. Всего за десять лет до Пугачевщины бургомистр Елатомского магистрата купец Коржевин доносил в Шацкую провинциальную канцелярию, что шайки разбойников бродят вокруг Елатьмы, нападают на суда идущие по Оке и уже не один раз ограбили его стеклянную фабрику. В июне 1760 года разбойники так распоясались, что пригрозили не только сжечь фабрику Коржевина, но и саму Елатьму, а бургомистра лишить жизни. Елатомцам пришлось усилить караулы и вызвать на подмогу сыскные команды из Тамбова, Рязани и Воронежа.
Когда в округе появились первые пугачевские отряды, у крестьян уже был испечен для их встречи хлеб-соль. Под колокольный звон встречали их в каждой деревне. Под колокольный звон уносили ноги дворяне из сел, окружающих Елатьму и из самого города. Программа восстания у местных инсургентов не отличалась новизной – сначала, как по расписанию, грабеж и поджог злосчастной стеклянной фабрики купца Коржевина, потом нападение на проходящие по Оке суда, потом грабеж всех, кто попадется под руку и поджог помещичьих усадеб. Надо сказать, что отличить отряды Пугачева от обычных бандитов было практически невозможно. Они еще долго бродили в окрестностях Елатьмы и Касимова уже после того, как восстание Пугачева было подавлено. Жители Елатьмы в деле защиты от разбойников на власти надеялись, но и сами не плошали. К примеру, у купца второй гильдии Семизорова, владельца серно-купоросного и лакокрасочного заводов, в доме хранилось три ружья, два пистолета и один мушкетон. Кстати, потомки Семизорова и теперь проживают в Елатьме. Правда, ни серно-купоросным ни лакокрасочным заводами они уже не владеют.
1В елатомском краеведческом музее стоит чучело волка. Не доисторического, конечно, а вполне современного. История этого волка удивительна. Маленьким раненым волчонком нашел его в лесу местный лесник, принес домой, вылечил и одомашнил. Жил у него волк всю свою сознательную жизнь. Жил как собака. В хорошем смысле этого слова. После того, как волк умер, лесник заказал сделать из него чучело, которое попало в музей. Детишки, приходящие в музей, любят с волком фотографироваться, а сотрудникам музея он предсказывает погоду. Перед дождем чучело начинает сильнее пахнуть волком. Бог знает от чего, но это так.
2Григорий Гаврилович был назначен «товарищем» князю Львову, возглавлявшему посольство в Польшу.* Пушкин оказался с гонором и не захотел ехать потому как быть в «товарищах» у захудалого Львова ему было унизительно. Львов в долгу не стался и, в свою очередь, накатал жалобу на Пушкина, в которой писал, что тот его «бесчестит». Царь, недолго думая, приказал Пушкина посадить в тюрьму и там Григорий Гаврилович быстро понял, что Львов не такой уж и захудалый и что посольский паек лучше тюремного. У незахудалого Пушкина как раз с деньгами было все так плохо... Короче говоря, он принял назначение. Из казны ему выдали 680 рублей командировочных, но Пушкину этого показалось мало и он бил челом в Посольский приказ, слезно жалуясь на свою «худость» и прося добавить хоть сколько-нибудь. Надо сказать, что приказные в Посольском и не таким отказывали. Выдали ему сорок рублей и велели за эти же деньги «тайно проведывать» об отношениях Польши с соседями. С тем он и поехал...
*В инструкциях Львову было сказано: «А за столом у короля, буде позовет, сидеть вам вежливо, чинно и остерегательно… и зело не упираться и слов дурных меж собою не говорите и в брань не входите… а бражников и пьяниц, кои ведомы, на королевский двор и вовсе не имати». Или так... «Там у них пока что лучше бытово, так чтоб я не отчубучил не того — он мне дал прочесть брошюру как наказ, чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас.» Или так... «Будут с водкою дебаты — отвечай: «Нет, ребяты-демократы, — только чай!».
3Именно елатомцы, а не елатьминцы, как следовало бы назвать жителей Елатьмы по правилам русского языка. Связано это с тем, что до петровских времен Елатьма называлась Елатом. Интересно, что жители Елатьмы и до сих пор елатомцы и все у них елатомское, включая и Елатомский приборный завод и Елатомский психоневрологический интернат.
То, что еще осталось от рва, окружавшего елатомскую крепость.
Мертвые торговые ряды.
Тоже торговые ряды, но полумертвые.
Площадь перед торговыми рядами.
Поле, на котором стоял городской собор.