Если в стихотворении Бродского «Дидона и Эней» взять вторую и третью строчки, там, где «а для нее весь мир кончался краем его широкой греческой туники» и вывернуть наизнанку, то получится как раз ̶
«Тридцатого октября, после обеда, император объявил, что «Акт отвержения» будет прочитан и подписан 15 декабря – через тринадцать дней после пятой годовщины коронации.
И тут Жозефина дала волю слезам и крикам. Истерика перешла в исступленный вой, а исступленный вой – в истерику. На шум в комнату вбежал Боссе. Жозефина распростерлась на полу. Наполеон склонился над ней. Император сделал Боссе знак, и они вдвоем принялись поднимать затихшую в беспамятстве Жозефину. Когда они несли Жозефину по внутренней лестнице (один поддерживал тело за талию, другой – за ноги) в собственные покои императрицы, та голосом, похожим на дуновение ветерка, шепнула Боссе: «Вы сжимаете меня слишком крепко». Боссе, вспоминавший об этом через десять лет и сохранивший тогдашнее изумление, замечает: «Я понял, что мне нечего опасаться за ее здоровье и что она ни на секунду не теряла сознания».
И письма Бонапарта своей жене… Каждое из которых в первые годы их не очень совместной кончалось «Тысяча приветов и любовный поцелуй. Всецело твой…» а потом все суше и суше и наконец «Прощай, мой друг». Мало ему было одного Ватерлоо. Не то, чтобы я был сентиментален, но… «И капают горькие слезы из глаз на холодный песок…». Короче говоря, что я вам пересказываю то, что пересказать невозможно. Читайте книгу Гектора Флейшмана.
Редкий случай, когда книга должна быть бумажной. Она не для чтения на бегу, в метро или за завтраком. Тут нужно кресло, рюмка хереса или портвейна, чай и крошечный эклер, а дамам еще и кружевной платок, что прижать к уголку глаза, когда он увлажнится
