Michael Baru

Зимой окна должны быть маленькими. Чем крепче мороз и чем сильнее снегопад – тем они меньше. Чтобы сидеть возле них в кресле, осторожно выглядывать через протаянный пальцем пятачок в сад и часами наблюдать за синичками, клюющими семечки из кормушки, висящей на ветке старой яблони; чтобы дорогу занесло; чтобы дом неприступной крепостью; чтобы в нем никаких телевизоров и интернета, а только допотопный радиоприемник, внутри которого идет спектакль по рассказу Агаты Кристи и давно разряженный молчащий мобильный телефон чтобы в случае чего нельзя было никуда позвонить; чтобы на кухне шумел большой закопченный чайник и на столе, завернутый в салфетку, лежал еще не разрезанный рождественский кекс с орехами, изюмом, мускатным орехом, цукатами, пропитанный ромом и политый белым шоколадом; чтобы в буфете стояла бутылка портвейна или шотландского односолодового виски или того и другого и еще бутылка малаги; чтобы никто не мешал тебе мечтать, не включал во всех комнатах свет и телевизор, не посылал в магазин за картошкой, не говорил, что нужно пропылесосить и вымыть посуду; не запрещал отрезать от кекса куски и макать их в портвейн или малагу; чтобы в ящике письменного стола, закрытые на ключ лежали яд или крошечный браунинг или то и другое вместе и еще складная лопата… просто так лежали, на всякий случай, который никогда не представится; чтобы окна были совсем крошечными; чтобы с улицы никто не мог в них заглянуть, а, если случайно и заглянет, то ничего не разберет.

Зима умеет приходить навсегда. Придет и молчит. Нет ни завтра, ни вчера – одно сегодня – белое от снега и черное от голых веток. И ты вместе с ней молчишь. Это тебе не весна или лето, когда каждый день что-то новое рождается или умирает. Зимой думаешь всегда одну мысль, максимум две, да и те короткие и простые. Вроде того, что надо бы проснуться и вылезти из-под одеяла или не вылезти, а во сне быстро сходить на работу и мигом обратно. Зима напоминает десятый или пятнадцатый год супружеской жизни, когда сегодня, как и три года назад, к обеду будет снег. Он ведь был уже вчера, говоришь ты. И в прошлом году к обеду тоже. В прошлом году он просто падал, отвечают тебе. Ветра тогда не было, а сегодня будет метель. Ну, давай, одевайся скорее и иди за цветами пока не началось, а то нас к вечеру занесет совсем. И шампанского купи. Полу… нет, сладкого. И испанского хереса к моему красному бархатному берету. Обещают месячную норму осадков.

Сижу и перевожу книгу по препаративной хроматографии. Не смотрю телевизор, не пью коньяк, не тусуюсь, не… Днем ходил в поле под ледяным дождем. Понравилось. Мне, правда, в поле нравится всегда при любой погоде. Новый год давно перестал воспринимать как праздник. Просто утомительный день, наполненный ненужной суматохой, салатом оливье, холодцом и селедкой под шубой. Мне нравится поздравлять, желать всего наилучшего и самому получать поздравления, а все остальное мне представляется совершенно лишним. Подарки можно дарить не только под Новый год. Как, собственно, и желать всего наилучшего. Это можно делать хоть каждый день. Желаем же мы хорошего дня. Тогда и праздник будет всегда с тобой. Это я не к тому, что нужно перестать праздновать Новый год. Празднуйте на здоровье, если вам нравится. Коньяку, наверное, все же нужно выпить, но совсем немного, чтобы не потерять возможность переводить книгу по препаративной хроматографии.

Берем уединение, но не простое, доступное всякому, у кого домашние ушли на работу или угомонились, наконец, и уснули, а чуть печальное, чуть холодное, с пристальным зеленым кошачьим глазом и еле заметной осенней горчинкой одиночества. Добавляем к нему немного красных рябиновых или желтых березовых осенних сумерек и щепотку-другую звезд. Не выдираем крупные, которые висят над головой и намертво впаяны в созвездия, а дожидаемся темноты и снимаем аккуратно мелкие из бесчисленных скоплений и туманностей по краям. Вливаем в уединение, сумерки и темноту со звездами рюмку кальвадоса, стакан крепкого чая, еще рюмку кальвадоса, кладем бутерброд с двумя колесами нарезанной косо полтавской колбасы. Все тщательно перемешиваем и долго раскатываем до такого состояния, чтобы звезды просвечивали сквозь шпик. Нарезаем то, что получилось, на квадратики или кружки, из квадратиков или кружков лепим колобки и час-полтора их обдумываем, ворочая в голове. Можно добавить еще кальвадоса или даже обычной водки, если колобки ворочаются тяжело или не умещаются в голове. Можно все окурить табачным дымом, если они ворочаются против общей часовой стрелки или каждый по своей. Само собой, не жидким сигаретным, а густым и душистым трубочным. Можно отдать часть колобков собаке – пусть не лежит у ног просто так, а тоже займется делом. И не слушать никого – даже собаку, когда она станет уговаривать не спать за письменным столом, вставать, идти умываться и ложиться спать как человек в кровати.

Только напишешь «бабье лето», а оно уже и кончается, а ты еще и ни слова не написал о нем из того, что раньше не было бы написано другими или даже тобой самим. Берешь пару дней в счет отпуска, едешь на природу, бегаешь в панике по полю хватаясь за чистую и теплую лазурь, которая на него льется, за седые лохмы чертополоха, за еле слышное уже пение сонного кузнечика, за летящие по воздуху паутинки и березовые листья, за почерневшие шляпки несобранных подосиновиков, в которых слизняки уже проели огромные дыры, за пронзительный писк какой-то крошечной птички, похожей на кофейную ложечку с крыльями, за скрип сосен, за остатки солнца в черной холодной воде зарастающего ряской пруда, за нарисованные рожицы на запотевшем оконном стекле дачной веранды, за треск бересты в печке, за шипение отсыревших дров, за клуб сизого дыма, вырвавшийся из приоткрытой дверцы, за гудение ветра в трубе, за банку консервов «цыпленок с рисом и овощами», за рюмку водки, за еще одну и еще две… нет, три и думаешь, что исписался, что уже пора и закругляться, сажать чеснок под зиму, солить опята, покупать кефир по акции и читать подшивки старых номеров «Науки и жизни», что завтра утром на свежую голову нужно будет купить пива и еще раз внимательно… в конце концов не стихи, а проза и тут можно посидеть, посидеть и… вообще люди живут всю жизнь без горячей воды, без аппендикса, Чехов жил и вовсе без селезенки, а уж без того, чтобы про паутинки, листья, грибы и кофейную ложечку с крыльями…

К концу навигации, когда бесконечный осенний дождь будет бесконечно ходить вокруг да около, когда вода в реке из легкой и серебристой превратится в свинцовую и серую, хорошо сидеть в прокуренном портовом кабаке какого-нибудь Козьмодемьянска или Хвалынска, пить темное пиво, есть копченого леща и слушать, как матросы, оставшиеся на зиму без работы, травят байки про занесенных в Красную книгу мелких, как креветки, речных коньков, из которых в Казани готовят удивительного вкуса казы, добавляя в постную речную конину рыбий жир и белужью визигу; про онежских озерных сирен, поющих похабные частушки и не засыпающих даже на зиму; про вятских лесных русалок, живущих зимой в брошенных бобровых хатках и выводящих там свое потомство; про богатых русских купцов, которые покупали у рыбаков русалочьих мальков и выращивали их себе для разных… срамота, одним словом; про давно вымерших волжских русалок, которые еще в позапрошлом веке водились таких преогромных размеров, что одной только грудью… не говоря о двух; про сухогруз, который шел из Касимова в Астрахань с полными трюмами рязанских сушеных грибов, а буфетчица, желая ублажить капитана супом из сушеных белых, спустилась в темный трюм с фонариком, развязала мешок с грибами, чтобы набрать их на суп, и увидела, как на нее из мешка, прищурившись, смотрит, не мигая, огромный сморщенный боровик… Еле ее потом отпоили корвалолом из капитанских запасов.

Напишешь «опавшая листва» и дальше лучше ничего не писать – ни про моросящий дождь, ни про бледное, анемичное солнце, выглядывающее сквозь серые тучи, ни про мокрые лепестки отцветших хризантем и астр в парке, ни про пламенеющие кисти рябин, ни про лежащие в траве антоновские яблоки, ни про прозрачный осенний воздух, ни про ледяную синеву и перистые облака, уплывающие к югу, ни про горький дым, ни про свежевыкрашенную скамейку в парке, ни про тонкие озябшие пальцы, пахнущие жареными пончиками, ни про легкую и светлую печаль с терпким привкусом красного сухого вина, ни про остывшие и немного замасленные воздушные поцелуи, ни про бутылку отвратительного коньяка московского разлива, которую ты выпил потом, закусив горстью леденцов от кашля, ни про такой же, как и коньяк, скандал, устроенный дома на пустом месте… а лучше пойти спать и проснуться ближе к весне – исхудавшим, с шестимесячной щетиной, полностью потерявшим память о событиях прошлой осени, очумело бродить по квартире, сосать от голода пустые бутылки, грызть сухие макароны и звонить на работу не отвечающей жене.

Иногда самые простые блюда приготовить сложнее всего. Взять, к примеру, сосиски, которые на костре, на палочках, в лесу… Список необходимого начинается с девушки. Можно взять несколько мелких или одну покрупнее, но хватит и одной, если она вам нравится. Девушку в серебряных кольцах на каждом пальце и накладных ногтях лучше не брать – она ничего не нарежет, не откроет штопором, не соберет сухих веточек для костра, а только будет ходить, смотреть на бабочек и восхищаться божьими коровками. Девушку в пуговицах тоже не берите – их потом будет долго расстегивать, но если этот процесс доставляет вам удовольствие и вы не спешите достать муравья, который заполз к ней туда, куда… тогда берите. Девушки в молниях куда удобнее, если, конечно, молнии не заедают в самый ответственный момент. Впрочем, проверить это заранее почти никогда не бывает возможно. К сосискам нужно взять красного вина не потому, что сосиски — это мясо, с которым они и рядом не лежали, а потому, что блузку или футболку или топ, случайно облитый красным вином нужно немедленно снять и засыпать солью. Можно, конечно, вместо вина взять кетчуп, но тогда без водки не обойтись. Не забудьте ножик, чтобы им нарезать из прутиков шампуров. Можно, конечно, взять с собой готовые шампуры, но мужчина выстругивающий палочки выглядит куда мужественнее, чем тот, кто предусмотрительно взял их с собой. * Ножик лучше взять большой, охотничий, в кожаных, с затейливым тиснением, ножнах. На его фоне вы будет смотреться куда лучше, чем на фоне кухонного. Да мало ли – вдруг к вам придет еж и начнет громко и страшно фыркать, а вы как раз во всеоружии. Теперь стихи. Их тоже нужно взять, в том смысле, что выучить наизусть, чтобы потом, когда «млея и задыхаясь» … К закускам вроде шпрот или крутых яиц не нужен Тютчев или Анненский. Тут хватит и какого-нибудь легкомысленного четверостишия вроде того, которое написал Глазков: «И неприятности любви в лесу забавны и милы: её кусали муравьи, меня кусали комары». Хотя… это уже десертное. ** Берите что-нибудь легкое, вроде шампанского, например, державинское «Если б милые девицы так могли летать, как птицы и садились на сучках, я желал бы быть сучочком…». Не берите Бродского – он доведет до слез и даже же депрессии, а не до десерта. На десерт можно брать те стихи, которые хочется, как говорил Светлов, читать шепотом. Что-нибудь французское, фривольное и даже гривуазное. Кстати, о шампанском. Его тоже стоит взять. Можно добавлять его в коктейль с вареньем, с красным вином, лимонным соком, вишнями и поцелуями, но не такими, после которых не отдышаться, а легкими и воздушными, от которых жажда только усиливается. Варенье возьмите обязательно. Им можно перемазаться и слизывать друг с друга сладкие капли. Сосиски лучше не брать вовсе. Зачем они вам? Придете в лес, расстелите покрывало, достанете шпроты, яйца, стихи и шампанское, напьетесь, начитаетесь, нашепчетесь, перемажетесь вареньем и потом станете искать сосиски. В самых разных местах. Будете умирать со смеху от щекотки еще дня два после такого пикника, а то и три. Даже, когда будете говорить по телефону. Вот когда пойдете в следующий раз…

*Конечно, если вы уже мужчина в возрасте и ваша дама… все еще молода и хороша собой, то лучше заранее взять палочки, что-нибудь от головной боли, от давления, от комаров, тонометр и лейкопластырь от порезов.

**Конечно, если вы уже мужчина в возрасте и вашей даме нельзя красного сухого из-за гастрита, то… возьмите коньяк. Не читайте стихов, ограничьтесь горстью афоризмов или даже цитатами из журнала «Здоровье», но коньяк возьмите непременно. Можно сладкий испанский херес. Можно португальский портвейн, можно даже сказать даме, что все переносится на следующие выходные, но без коньяка из дому не выходите.

- Я, между прочим, по матери чувашка, - сказала не очень трезвая женщина неопределенного возраста со следами губной помады на щеках мужчине такого же возраста с бутылкой пива.
- Ничего себе, - произнес мужчина, - и громко икнул, оторвав губы от бутылки. – Вы и…и… - он икнул еще раз, - иудаизм, наверное, исповедуете, раз…
- Вот этого я не люблю, - ответила женщина, – в смысле исповедовать.
Она отобрала бутылку у мужчины, и перед тем, как приставить ее к губам, задумчиво, ни к кому не обращаясь, добавила:
- Схерали?..